Ю. Лейдерман. ПОЛЕТ В САТУРН

Наверное, можно попробовать написать этот текст в таком уже несколько забытом стиле, как "рассказ зрителя", без особых интерпретационных экивоков. Итак, к месту акции (это было где-то в районе Лобни, но не Киевогорское поле), мы доехали на машинах: я с Дашей и Андреем, и Сережа с Колей Панитковым. На месте обнаружилась еще одна машина, там были Игорь с Леной, Маша Константинова и Юля Овчинникова. Это меня приятно поразило. Как-то раз я уже участвовал в акции, приготовленной специально для меня, но ее проводили только Андрей с Сабиной, а тут получилось, что почти все КД собралось ради нас двоих. Первым отчасти перформативным элементом оказалась раздача черных полиэтиленовых пакетов на ноги, чтобы снег не набивался в обувь. Это весьма эффективное средство, но у большинства моих знакомых оно ассоциируется, не без комического оттенка, исключительно с акциями КД. Обычно, правда, все использовали пакеты какие придется, а тут Андрей припас заранее для всех одинаковые. В результате, в нижнем ярусе нашей группы образовалась такая зона черных завихрений, у каждого, впрочем, несколько разнящаяся в зависимости от манеры обмотки. Так у Коли получилось какое-то подобие аккуратных динозаврьих лапок, у Сережи пакеты раздулись внизу в воздушные пирамидки, из-за чего казалось, что он немного парит над землей, а у Андрея, наоборот, они выглядели как бахилы с отворотами, которые приходилось придерживать руками. Так или иначе, надев пакеты, мы двинулись через поле. Дело происходило в конце марта, поле было еще белым, но это уже был не снег, а, скорее, какое-то мелкозернистое ледяное крошево, сочащееся водой, наверное, много раз таявшее днем и опять подмерзавшее ночью, хотя и по-прежнему глубокое. Совсем другая субстанция по сравнению с легким пушистым снегом, нечто, скажем, более метаморфическое - по аналогии с такого же названия горными породами, испытавшими многократные превращения и утратившими свое естественное состояние. Я упоминаю об этом, поскольку консистенция поля странным образом соответствовала тексту, который нам предстояло позже прослушать, с его упоминаниями метановых облаков и метановых же льдистых скоплений в атмосфере Сатурна. Пока же мы двинулись через поле к расположенному неподалеку холму, на котором снег уже стаял. Когда мы дошли до него, выяснилось, что это куча навоза или, скорее, все-таки удобрений, аккуратно насыпанных и даже прикрытых полиэтиленовой пленкой. Итак, мы взошли на этот холм, и там был установлен закрытый этюдник, служивший здесь как переносной столик для магнитофона. Мне и Сергею было предложено встать по обеим его сторонам и слушать фонограмму, сзади нас в некотором отдалении разместилась Даша с видеокамерой на штативе, а остальная группа двинулась дальше через поле. Они остановились метрах в 150 от нас и приступили к раскладыванию какого-то объекта с использованием принесенных с собой картонок и бумажных рулонов. Более детально со своей позиции я разглядеть ничего не мог, единственно что скомканный и брошенный рядом с ними кусок полиэтиленовой обертки напоминал мне издали чучело какого-то зверька, вроде зайца. Скорее всего, это была всего лишь подсознательная аллюзия на акцию "Русский мир" (там был вырезанный из оргалита заяц) - условия ее до сих пор вызывают у меня содрогание: дело было тоже в марте, я отправился на поле в резиновых сапогах, туда немедленно набился снег, который начал таять уже в сапогах… это было чудовищно. Но поскольку сейчас ничего такого не предвиделось, и я хорошо понимал, что чучело зайца вообще вряд ли может вписываться в эстетику КД, я особо на этом не сосредоточивался. Гораздо интереснее было слушать фонограмму, где Андрей читал некий текст. Довольно быстро стало понятно, что это научно-фантастический рассказ, судя по стилю написанный где-то в начале 60-х. Речь там шла о трех исследователях, находящихся внутри цельнометаллического шара (подобия батискафа) со стенками толщиной 10(!) метров, опускающегося на поверхность Сатурна, через 20 000 километров метановой атмосферы с давлением, доходящим до миллиона земных атмосфер. Главный трюк этой операции заключался в том, что, дабы выдержать подобное давление, поверхность шара должна была быть идеально гладкой, поэтому астронавты и все оборудование были помещены внутрь путем "телепортации". Стоять и слушать всю эту техно-шизофрению, одновременно поглядывая на поле, было несказанным эстетическим удовольствием. Я сам люблю научную фантастику, и почему-то как раз темы, связанные с окраинами Солнечной системы. Еще в детстве, когда я игрался с белыми клавишами домашнего радиоприемника, то воображал себя радистом ракеты, летящей именно к Сатурну. Есть у меня и собственный рассказ, где речь идет о некой экспедиции, посланной пересчитывать планеты за орбитой Плутона (несуществующие, естественно). В общем, это, что называется, "мои темы". Так мы с Ситаром стояли и слушали этот рассказ минут двадцать, не разговаривая друг с другом, почти неподвижно, симметрично фланкируя магнитофон с обеих сторон. Стоять было немного зябко, но сейчас это был как раз тот минимум дискомфорта, который позволял по-детски отождествлять себя с исследователями. В какой-то момент пошел мокрый снег, вода прямо струилась по поверхности магнитофона, но он работал, а тем временем шар с героями опускался все дальше, через метановые вихри, через метановые бури, через скопления игольчатых метановых кристаллов, давление возрастало, глубина возрастала, пока аппарат не упал, наконец, на твердую (метановую же, если я не ошибаюсь) поверхность Сатурна. Здесь в рассказе наступала кульминация: исследователи должны были наладить свой собственный, находящийся в снаряде "телепортационный экран", чтобы через него вернуться на базу. И там у них начались какие-то проблемы: то экран не работал, то связь, наконец, возникла, но с какими-то загадочными искажениями, и т.д. Как раз в этот момент "КД" вернулись к нашему холму и предложили мне с Сергеем отправиться посмотреть на выложенную ими инсталляцию. Там оказался лежащий на снегу плакат с какой-то схемой (мне запомнилось, в основном, надпись "красное 31", поскольку все время хотелось прочесть ее как "красноез1"). По углам этой схемы лежали четыре буханки хлеба, в которые были вделаны фотографии каких-то деятелей. Лицо лишь одного из них, с кавказскими усиками,  показалось мне слегка знакомым, и в самом деле, как выяснилось позже, это был физхимик Семенов, открывший механизм цепных реакций, лауреат Нобелевской премии. А вообще эти фотографии в рамочках, именно за счет того, что они были вставлены в поверхность хлеба заподлицо, как бы вмурованы, напомнили мне мемориальные ячейки Донского колумбария. Дело, наверное, не только в этом, а в чем-то более существенном: этот особый привкус советско-федоровской рамированной психопатии. Сходные чувства у меня были при посещениях психоневрологического диспансера - "сидерическая регуляция", "теллурическая регуляция", несметные урожаи (я имею в виду, в головах больных), которые никогда не прорастут, они постоянно всходят бредом и постоянно остаются под снегом. Собственно говоря, эти два места - колумбарий и психоневрологический диспансер - всегда соединяли для меня русский снег с атмосферой Сатурна. Потоптавшись немного возле этого объекта и сделав несколько фотографий, мы с Сережей двинулись назад, к остальным на холме. Надо сказать, что фонограмма все это время продолжала работать и звук доносился до нас, однако следить за развитием сюжета было затруднительно. Так что мы пропустили самый драматический момент - насколько я понял впоследствии, чтобы проверить телепортацию, им с базы послали внутрь морскую свинку, но она возникла на телепортационном экране мертвой. Наше положение было приятнее - когда мы вернулись на базовый холмик, то обнаружили, что на этюднике, рядом со все работающим магнитофоном уже сервированы бутылка коньяка и нарезанный сыр. Попивая коньяк, мы дослушали окончание рассказа. Для окончательной проверки, из снаряда на базу решил телепортироваться командир экипажа, однако он прибыл уже лишь "овощем" - тело, лишенное сознания и памяти. Двое ученых, оставшихся в аппарате, вдруг понимают, что командир сознательно пожертвовал собой - я не совсем понял этот психологический момент - чтобы вселить, что ли, в них уверенность, что им по силам наладить экран. Глотая слезы, но воспрянув духом, они берутся за работу. "Настройка началась!" - этой фразой заканчивался рассказ. (Может быть, следует понимать, что тайный смысл экспедиции, известный только командиру, заключался не в телепортациях, а именно в инициации этого режима "настройки", которая там, на поверхности Сатурна, теперь будет длиться вечно?)

 

II

После акции все отправились к Андрею. К моему удивлению и разочарованию, разговор в какой-то момент намертво свернул к таким темам, как "поджог Манежа", "воровство" и "Ходорковский". Я как-то понял, что "настройка" так и не началась еще, "перестройка" продолжается. В нашем рассказе астронавты должны были создать на поверхности Сатурна "канал телепортации", через который предполагалось пересылать группы исследователей, оборудование и прочие "commodities". Однако к концу рассказа выясняется, что им уже не до этого, ибо стоит вопрос их физического и ментального выживания. Как в таких случаях говорится: "Вам это ничего не напоминает?!".

Впрочем, все это полезно трактовать, конечно, гораздо шире  как вообще ситуацию "жизни и судьбы". Где каждый из нас опускается в неком батискафе  через 20 000 км, через 10 м стальных стен, через 1 000 000 земных атмосфер и прочие количества. Созерцать при этом мы, однако, вынуждены нечто совсем другое  нелепое и нецелокупное, вроде портретов "известных ученых", вмазанных в хлеб. Это еще в лучшем случае! А то вдруг вынырнет из телепортационного экрана какой-то "красноез" или мертвая морская свинка. Физической катастрофы нам, конечно, опасаться не стоит, поскольку наше по жизни "падение на Сатурн" ничем иным кончиться и не может. Но вот катастрофа этического плана  когда посылаешь вместо себя кого-то другого, а он возвращается назад с мозгами как "овощ" или как мертвая морская свинка. Как в работе Маурицио Каттелана: некий зверек, вроде морской свинки или тушканчика, сидящий за столом, упавший головой на стол, в лапке у него револьвер, под столом лужа крови. Или катастрофы эстетического плана. Например, вместо "телепортационный экран" у меня в голове все время крутится "транспонансионный экран". Был такой самиздатовский журнал "Транспонанс", издававшийся в городе Ейске группой "трансфутуристов" - на папиросной бумаге, в шести экземплярах, с разнообразными прорезями, треугольными страницами и т.п. Впрочем, журнал-то был как раз очень хороший  боевой, сатурнианский. Можно представить себе и нечто гораздо хуже, особенно применительно к бумаге. В том фантастическом рассказе астронавты и командный пункт обмениваются сообщениями, бросая на телепортационный экран друг другу рулоны перфолент. А я почему-то представляю себе, как "оттуда" тебе бросают перфоленту, но "здесь" почему-то выныривает рулон туалетной бумаги. Вроде как метаморфическая изнанка великих ученых, вмазанных в хлеб. Тем не менее, это все страхи, этого ведь пока не происходит. Возможность эстетических катастроф, кадавров всегда может быть отодвинута вбок. Тут мне вспоминается еще одна работа Каттелана  безусловно лучшая вещь1 на последней Венецианской бьеннале: по саду Жардини, между национальными павильонами носилась машинка, в которой восседал робот, внешне выглядевший как нечто промежуточное между Каттеланом-подростком и Каттеланом-дебилом. Национальные павильоны, с их раздутыми, тортообразными, национальнообразными экспозициями - это те же портреты известных ученых, открывателей цепных реакций, вставленные в хлеб. Однако достаточно одного лишь правильного жеста, чтобы эти катастрофы были отодвинуты вбок, чтобы они всего лишь фланкировали место действия, по которому носится какой-нибудь "красное - 1". Но тут я вспоминаю, что и ведь мы с Сережей стояли и слушали фонограмму, фланкируя ее по бокам. И на чем мы стояли?! И эти нелепо намотанные черные пакеты! О боже, о боги! Как в тех надписях, что Андрей обнаружил незадолго до акции где-то на гаражах: "Эта ваша обвафленная Солнечная система!". Или как в моих недавних стихах: "Огибая край Венеры-плаща, огибая край Сатурна-сопля….".

 

апрель 2004.

​

1 Не считая британского павильона, где Крис Офили показал мощный вариант очередной "хлебной изнанки": картины с красно-зелеными, блестящими колониальными орнаментами, сделанные из слоновьего навоза и люрекса.