А.М. Закрытый город. («Черный» концептуализм и нью-бидермайер как стилистическая предмет-рама «пустого действия») Прежде, чем описать некоторые «незаметности» акции «Обсуждение», мне кажется необходимым сказать несколько слов о ментальности. В последнее время это понятие часто употребляется в разговорах, дискуссиях, суждениях, однако я не уверен, что все мы подразумеваем одно и то же под этим понятием. На мой взгляд, чаще всего ментальность употребляется как синоним интеллектуальности, то есть под ней подразумевается некая характерная черта мышления. На самом деле ментальность стоит в парадигме совсем другого рода понятий, а именно в той же парадигме, что и слово «реальность». Под реальностью обычно понимается пространственно-временной континуум, созданный совместными усилиями психических способностей человека и физикой наличного бытия. Реальность бывает согласованной (в этом случае ее называют действительностью или просто миром), искаженной (в результате психических заболеваний, действия наркотиков и т.п.), сновиденческой и т.д. Наконец, существует так называемая реальность «расширенного сознания». И вот эта последняя реальность в том случае, если она обладает неким подобием порядка, который свойственен реальности согласованной, и есть то, что принято называть ментальностью. То есть под ментальностью понимается также пространственно-временной континуум, но протекающий в таком режиме восприятия и переживаний, когда усилия психических способностей человека - в постоянном процессе создания и поддерживания этого континуума (например, «восхождение по бесплотным чинам» в православной аскезе, «сто стоянок» суфизма, «духовная алхимия» даосских практик, разные уровни дхьяни в буддизме и т.д.) доминируют над физикой наличного бытия. Таким образом, ментальность это не свойство мышления, а особый мир (или слой мира, если понимать мир как слоеный пирог), в котором, как и в согласованной реальности, действуют свои причинно-следственные законы, случаются разного рода неожиданности, происшествия, одним словом, протекает жизнь со всеми ее понятными и непонятными обстоятельствами. Обычное сознание проникает в этот ментальный слой «мирового пирога» после того, как мышлению, оперирующему несуществующими в согласованной реальности понятиями, удается подчинить себе механизмы и, главное, ритмы согласованного восприятия. В последнем случае возникает картина ментальных перцепций, которая и складывается в конце концов в мир ментальности. В аскетических практиках этот процесс называется метанойей (изменением сознания) или «умным деланием» в том смысле, что ум как бы делает мир, то есть сознание определяет бытие - (в известных пределах, разумеется), а не наоборот, как это принято в согласованной реальности. Ментальность (если она не принимает клинические формы, что часто случается) обычно никак не проявляется в согласованной реальности - это сугубо внутренний, личный мир. Единственная реальность, в которой ментальный мир может проявиться - это реальность эстетическая. В преобладающем большинстве произведения искусства миметичны по отношению к согласованной реальности. Но, оказывается, возможен мимезис и ментального мира. Все наши акции серии «Перспективы речевого пространства» и акция «Русский мир» в каком-то смысле и являются таким мимезисом. Авангардное искусство, особенно такие его формы, как перформанс (акция) дает возможность не только говорить о ментальном мире, но и реализовывать прямые акты ментальных перцепций, правда, обычно лишь для соучастников группы «КД», а не зрителей. Зрителям ментальный мир открывается только в языках описания, на что им не стоит жаловаться, как это делает Пригов, ибо действительное пребывание в двух реальностях - согласованной и ментальной, жизнь в этом как бы «Двойном бытии», о котором писал Тютчев, не только тягостна, но в некоторые моменты просто невыносима, и те участки vita beata , которые встречаются в ментальном континууме, вряд ли компенсируют постоянное состояние раздвоенности «ментального странника». До того как описать закрытую для зрителей сторону акции «Обсуждение», расскажу об одной ментальной перцепции из «реальной» жизни, которая случилась со мной года три назад. Она-то и инспирировала образ «Закрытого города» - той части слайд-фильма акции, которая состоит из красных слайдов: фрагментов троллейбусов и красных щитов-лозунгов. Итак, речь пойдет как раз об одном из эпизодов, когда мой взбесившийся ум подчинял - путем чудовищных их истязаний - механизмы и ритмы моего восприятия своим несуществующим в согласованной реальности понятиям, как он натурализовывал эти понятия в перцептивные акты, нарушая, изменяя и постепенно «ментализируя» самые основные, фундаментальные планы восприятия - в данном случае визуально-цветовой план. Эпизод, о котором пойдет речь, был для меня далеко не первой встречей с ментальным миром (для тех, кто читал Кастанеду, будет более ясно, о чем идет речь, если они транспонируют кастанедовское понятие «нагваль» на тот этап развертывания ментального мира, когда он еще не упорядочен, не подчинен и не выдрессирован рефлексией). Вообще после месячного пребывания в сумасшедшем доме я постоянно «стоял на шухере» своего собственного ума, не без оснований ожидая от него каких-нибудь гадостей. В то утро (это было в середине апреля 82 года) я встал довольно рано и перед тем, как выйти из дома, посмотрел на улицу из окна для того, чтобы узнать, какова там сегодня «ментальная погода». Мое зрение сканировало только красные поверхности: красные пальто, шарфы, перчатки и другие красные части одежды и предметы на улице - как будто иных цветов вовсе не существовало. Для меня эта «краснуха» явилась знаком того, что сегодня ментальная (я тогда ее называл «ангельской» в соответствии с традицией исихастского «умного делания) реальность особенно обнажена и носит раздраженный, нервический характер. Причем я тогда уже подметил, что изменения ментального климата (а точнее, моей «расширенной» психики) совершенно явственно зависели от состояния погоды - в тот день как раз шел снег с дождем, было ветрено и слякотно. Для того чтобы попасть в тон состоянию нервической «ангельской « погоды, я, помню, напялил на себя красный свитер. Тогда подобного рода идиотизмы имели для меня определенное «магическое» значение. Я надеялся, что красный свитер как бы растворит меня в этом красном мире, одновременно и защитив меня от возможного дурного его воздействия на мой ум. Но красный свитер меня не спас. Я поехал на работу на 9 троллейбусе по проспекту Мира. Вообще, надо сказать, когда я сейчас вот это все пишу, я очень хорошо понимаю преступников, которых тянет на место, где они совершили преступление. Большинство моих ментальных переживаний, включая описываемые, были чудовищно мучительны и в то же время это был совершенно особый волшебный мир до такой степени не похожий на мой обычный предшествующий опыт жизни в согласованной реальности, что я мог (да и теперь могу) сравнить его только с каким-то потусторонним, иносветным миром. Я буквально чувствовал себя тогда «на том свете» со всеми своими физическими и психическими потрохами. Итак, я ехал по проспекту Мира как всегда в полной интроверсии, изоляции от внешней реальности. Мозг мой лихорадочно работал, неконтролируемая мыследеятельность как обычно вращалась вокруг природы «слоеного мирового пирога» и всех этих ментальных уровней. Я беспрерывно рассуждал о том, каким же образом и почему мое сознание вступает с ними в коммуникационные контакты, рассуждал о природе сплошного потока ментальных перцепций, в котором я оказался и из которого я никак не мог выбраться. И вдруг в какой-то момент на меня обрушился этот ужасный синдром «цветов». Описать его не так-то просто. Обычно в транспорте мы едем в состоянии умственной рассеянности, за окном что-то мелькает, мысль наша перепрыгивает с одного предмета на другой. И если даже мы займемся решением какой-нибудь проблемы, например, существует ли Бог, то процесс этого решения будет протекать внутри нашего сознания, окружающие предметы и явления внешнего мира никак не будут ввязываться в наши рассуждения, не станут каким-либо образом подтверждать или отрицать наши выводы по данному вопросу. Со мной же произошла следующая странная и ужасная вещь. Сила моего рефлексирующего вопрошания о «слоеном пироге», гносеологическая жажда дошла до такой степени неконтролируемости, что сцепилась, слиплась с энергетическими цветовыми импульсами окружающего мира. В моей голове как бы пробудился совершенно чуждый мне механический или электронный мозг, часть цепей, узлов которого находилась вне моей головы. Его «печатная» схема включала в себя цвета окружающих вещей - кузовы машин, дорожные знаки, рекламные щиты, красные лозунги, одежду пассажиров троллейбуса и прохожих и т.д. Он лихорадочно работал совершенно независимо от моей воли, отвечал сам себе на задаваемые им же вопросы через цветовые знаки: насильственно, принудительно наводил мое визуальное внимание на определенные цвета окружающих предметов, то есть он подчинил себе нервные и мышечные двигательные центры моего зрения. Причем моя воля, мое трезвое «я» не могло остановить, погасить все время усиливающийся процесс «расширенного» визуального мышления и в полном оцепенении наблюдало за этим лихорадочным сканированием. Интересно то, что это не были слуховые галлюцинации, а именно мыследеятельность с невероятной силой и скоростью навязчивости. Мои «рассуждения» состояли не только из вопрошаний, но и из констатаций типа «плохая погода скверно действует на ангелов» (имелся в виду «ангельский « слой этого слоеного ментального пирога). Одновременно с возникновением у меня подобного рода мысли разбушевавшийся мозг наводил мой взгляд на желтый цвет, что означало подтверждение правильности этой мысли, наведение на красный цвет, напротив, означало отрицание. Причем аутентичность этой системы знаков обеспечивало сердце, в котором возникали своеобразные энергетические импульсы положительного или отрицательного характера. Вообще именно сердце во всех духовных практиках считается главным созерцательным органом ментального мира. Впервые о необходимости для аскета «свести ум в сердце» говорится в Упанишадах, а потом и во всех аскетических руководствах: даосских, буддийских, суфийских, православных, причем независимо друг от друга. Но кроме этих «сердечных» подтверждений, система смысловой оперативной означенности цветов мгновенно выработалась у меня тогда на сплошном потоке совпадений бытовых суждений с независящим от моей воли наведением моего зрения на тот или иной цвет, например: «уже середина апреля» (желтый цвет; действительно, тогда была середина апреля), «я еду по улице Горького» (красный цвет; я ехал по проспекту Мира) и т.д. и т.д. На первый взгляд, все это может показаться не таким ужасным и легко объяснимым. Например, каждый может, сидя в комнате на стуле, подумать о том, что он идет по улице, и сознательно найти взглядом красный цвет в интерьере комнаты (обложку книги, красную тряпку и т.д.) То же самое можно проделать и с «утвердительным» желтым цветом. Но в моем случае было совсем не так: я еще не успевал закончить мысленно фразу, как уже мой взгляд упирался в желтый или красный цвет какого-нибудь предмета: визуальное насильственное сканирование по цветам «слиплось» с моим мышлением на каком-то очень глубинном, подсознательном уровне. Я не мог сознательным усилием воли прекратить ни идиотской мыследеятельности, ни «принудительных» наведений моего взгляда на цвета. В мой мозг проникла тогда какая-то мощная энергия, специфическая жизненная сила и «настраивала» механизмы моих перцепций (весьма мучительным способом коллапсации мыследеятельных актов) на восприятие ментального мира. Процесс этого «цветового» мышления все время раскручивался, усиливался, фразы делились на отдельные слова, слова на слоги, на отдельные буквы, зрительные перепрыгивания с одного цвета на другой становились все резче, быстрее. Я оказался в сплошном цветовом потоке, цветовой мясорубке, буквально размалывающей и размазывающей мое сознание по кузовам проезжающих машин, троллейбусов, автобусов, домов, вывескам, знакам и т.п. Причем стал преобладать уже почти один красный цвет, буквально закрывший собой город, по которому я ехал. В слайд-фильме «Закрытый город» как раз и передан этот момент, это переживание «закрытости» города красными частями троллейбусов и распада мышления на отдельные слова, слоги и буквы на слайдах фрагментов лозунгов-щитов (желтые буквы на красном фоне). Голова у меня болела и распухала, обычная реальность все больше отслаивалась, отдалялась, я бессильно барахтался в этом постоянно убыстряющемся смысло-цветовом потоке, который сам уже терял всякий смысл, превращался в какой-то вихрь мучительного психоделического абсурда. Совершенно мне неподвластная страшная сила вращала моей головой, заставляя непрерывно метаться глазами от красного к желтому, от желтого к красному- и так без конца, до физической невыносимости, чуть ли не до рвоты. Это метание (в слабом подобии, разумеется) я и попытался передать через «моргающие» слайды фрагментов красно-желтых щитов-лозунгов. Сойдя с троллейбуса у Сретенских ворот, едва волоча ноги, я пошел вниз по Рождественскому бульвару, но ни говорение, ни ужасное тырканье мне в рожу этими цветами не прекращалось. И вдруг неожиданно как бы сами собой в голове всплыли слова Иисусовой молитвы. Она стала постепенно вытеснять говорение и где-то в конце Петровского бульвара мой взгляд, совершенно истерзанный желто-красным адом, вдруг остановился, наконец, на спине идущего впереди меня человека, одетого в синее пальто. Синий цвет его пальто неожиданно всплыл передо мной, я «зацепился» за него взглядом и мое зрение как бы «встало на синий якорь». Получив другое цветовое впечатление, я испытал огромное чувство облегчения, как будто вынырнул из какой-то омерзительной желто-красной жижи на поверхность и увидел над собой синее небо. Правда, как только я сосредоточился на синем пальто, тут же мое зрение обнаружило склонность обращать внимание исключительно на синие предметы. Причем их вдруг оказалось как-то подозрительно много вокруг меня. Одним словом, идя по Петровке, я шел уже по «синему» миру - видел только синие машины, синие сумки, синюю одежду и т.п. Остальные цвета выпали из поля моего визуального внимания. И все же после красно-желтого метания “синий” мир был миром блаженного покоя, бессмысленное вопрошание-говорение прекратилось как бы наткнувшись на синий барьер. Итак, войдя умом в синюю сферу ( иногда в духовных традициях синий цвет квалифицируется как уровень «серафической» ментальности, более высокой , «сильной», чем красная «ангельская» ментальность), я, с одной стороны, был благодарен за ослабление интенсивности говорения и отсутствие идиотских желто-красных семафорических «да- «нет», с другой стороны, я понимал своим «оператором-наблюдателем» несвободу моего положения. Ничего особенно приятного в этом тырканье в синие предметы не было (бросив же эту путеводную синюю нить, я чувствовал, что опять могу сверзиться в желто-красный ад). Я понимал, что и «синий мир» - ненормальное состояние, но выйти из него не мог. Через некоторое время все это как-то незаметно прошло само собой. Впоследствии у меня не раз еще возникали, правда, уже слабо связанные с говорением, «белые», «красные», «зеленые» и «черные» миры, когда зрительное впечатление какое-то время складывалось только из поверхностей того или иного цвета. Со временем, когда у меня начался процесс волюнтаризации ментальности, и я постепенно научился на нее воздействовать, упорядочивать и редуцировать ее, я иногда сознательно позволял себе некоторое время побывать в том или ином «цветовом» мире (особенно энергетичен в силовом отношении «черный» мир), довольно легко, усилием воли, выводя себя из этих миров “макё” (так дзен-буддисты называют галлюцинации, часто возникающие во время дзадзен) и придавая своему визуальному вниманию обычный рассеянный характер. Потом мне эти «цветовые» миры перестали быть интересны. Передо мной раскрылись совершенно иные, более «высокие» ментальные пространства (в сущности, те же макё), о которых здесь говорить неуместно, так как они не имеют отношения к контексту акции «Обсуждение». Надо сказать, что задолго до того, как со мной приключилось это цветовое истязание, я прочитал, по-моему, у Григория Синаита, о том, что человеку, занимающемуся аскетическими упражнениями и медитацией следует держать свой ум «бесцветным». Тогда я совершенно не понял, что это означает. Смысл этой загадочной фразы раскрылся мне только после того, когда я на собственной шкуре испытал «цветовую» брань. Впрочем, я думаю, что вряд ли возможно избежать «цветовой» брани, если уж волей-неволей оказался в алхимической словесно-световой трубе метанойи. Для православных «созерцателей» и аскетов, которые в своем порыве богоуподобления обречены на то, чтобы в них вселился «ум Христос», этот этап просто неизбежен из-за той программы мыслеформ, которая и открывает вход в этот «ум: обязательность этой разновидности брани на определенном этапе «умного делания» определяется иконографией Христа. Тело (или голова) «Спаса в силах» обычно изображаются окруженные ореолом, состоящим из нескольких концентрических разноцветных кругов - красных, зеленых, синих и т.д. Из-под каждого цветового кольца выглядывают фигурки бесов - это и есть знак цветовой брани. Да и в других традициях то же самое. Например, в буддийской иконографии танцующей дакини, представляющей собой более подробное изображение различного вида браней, также можно найти множество бесовских масок разных цветов - и на рукояти жезла, и среди голов, из которых составлено ожерелье дакини. Вот, собственно, «ментальная» предыстория одного из элементов акции «Обсуждение», а именно слайд-фильма «Закрытый город». Однако, ментальное пространство акции «Обсуждение» как часть, слой ее демонстрационного поля, имеет лишь опосредованное отношение к этой побочной, дополнительной линии «предмет-рамного» слайд-фильма. Слайд-фильм «Закрытый город» - связка с идеологическим, социальным пространством согласованной реальности, и в этом смысле «закрытый город» является довольно прозрачной метафорой того идеологического мира, в котором мы живем. (Кстати, еще раз вернусь к «бабушкиным историям», о которых рассказала Вика в «Обсуждении: где-то дня через два после акции я узнал из какой-то телевизионной передачи, что в октябре этого года исполняется 114 лет первому красному «закрытому городу» - Парижской коммуне. Волшебный счетчик И ЦЗИНА и на этот раз не оставил своим вниманием «КД» - отобрал именно 114 слайдов для слайд-фильма «Закрытый город!) Дело все в том, что эстетическая (а не ментальная) реальность акции «Обсуждение» обсуждала довольно актуальную проблему человеческой свободы в условиях «недеяния», а точнее - «деяния без борьбы» (ведь в самом глубинном смысле тавтология, собственно, и есть своеобразная форма недеяния, когда деяние невозможно - по социальным ли причинам, духовным, физическим - неважно). Где же обнаруживается та зона свободы, зона неизвестного для ума и действия, когда сферы перцепций и проявлений закрыты, как бы детерминированы и «придавлены сверху» саморазвивающимися и неподконтрольными личности программами - с одной стороны, общественно-политической программой (идеологическая «закрытость», выраженная в акции слайд-фильмом «Закрытый город» - визуальная сфера перцепций), с другой стороны - программой коллективного-сознательного (ментальная» закрытость иконографического пространства предметного ряда акции «Категории КД» - онтологическая и гносеологическая сфера перцепций и манипуляций). Что касается того, как она обнаруживается, то, возможно, в случае «Обсуждения» (Кабаков обнаружил зону «Обсуждения» как свободную) это было сделано путем своеобразного «выдавливания» на свободную поверхность сознания способом повтора высказываний выступающих через динамики, а также наличием нескольких одновременно работающих точек несильных суггестий (слайд-фильм, разговор, стробоскоп и т.п.), которые друг друга «гасили», создавая впечатление свободного пространства. Но это - лишь предположение. Есть и другие. Выше я уже намекнул на то, что ментальный мир - зона несвободы. В сущности разные уровни ментальности есть не что иное как саморазвертывающиеся по архетипичным схемам иконографические пространства, где никакой свободы творческих проявлений, никакой неизвестности нет - это полный аналог нашему «закрытому» общественно-политическому и идеологическому пространству, в котором допускаются проявления человеческой свободы по известным направлениям и до известных пределов. В каком-то смысле можно сказать, что ментальность - это «плановое» безумие, нечто похожее на плановое хозяйство нашей социальной реальности, где наряду с построением «нового» общества предполагается и воспитание «нового» человека. Правда, ментальный мир оставляет для нас некоторую свободу умопостижения, свободу ментально-эстетического понимания и идентифицирования происшедшего пост-фактум, чем я здесь, собственно, и занимаюсь. Причем эта свобода обязательно должна реализовываться в интенции отрицания ментальности, по чаньскому рецепту: «Если встретишь Будду - убей его». Ясно, что Будду встретить невозможно. В этой отрицательной интенции свободного умопостижения и заложены перспективы ментального мира, на самом горизонте которых маячит обычная реальность. Но надо сказать, что только самая «высокая» ментальная область текущего момента, мотивированная интимными обстоятельствами частной жизни, конкретными поворотами сюжета судьбы соприкасается с реальностью и обнаруживает искомую зону свободы действия (а не умопостижения) в одном-единственном месте: в незаметно-обыденном. Перейду теперь к рассмотрению демонстрационного поля акции «Обсуждение». Когда я сделал девять предметов «Категории КД», я не понимал, что, собственно, они из себя представляют. Момент понимания всей картины в целом возник у меня только в процессе акции, причем «между актами» - после прослушивания фонограммы «ЦЗИ-ЦЗИ» и перед собственно «обсуждением». Произошло это следующим образом. По схеме расположения предметов в комнате видно, что перейти из одной половины комнаты в другую практически невозможно. А перейти мне нужно было, причем по каким-то чисто техническим соображениям (что-то взять в другой комнате). Мой взгляд упал на доску «Хождение». Да вот же, подумал я, эта штука здесь для того и лежит, чтобы по ней переходили, на ней же написано «хождение», мол, иди спокойно. Я встал на эту доску, сделал два шага и пересек комнату. Когда я находился на доске, я ощутил на мгновение как бы силовой вихрь, внутренний ветер. И тут же все понял. Акт перехода по доске был актом переживания освобождения от ментализированной эстетической программы, которая мне тут же и открылась во всей своей эстетической, ментальной, и, главное, экзистенциальной целостности. Кстати, экзистенциальную тайну всего этого дела мне открыла реплика и действие советника по культуре посольства ФРГ, который, увидев, как я перешел по доске, воскликнул: «Вот же как можно здесь переходить!» и последовал моему примеру. Ведь глубинная, экзистенциальная мотивация выстроенного мной пространства «закрытого города» носит сугубо личный, интимный характер, хотя он и связан с общей проблемой свободы перемещений граждан, которая в нашей стране достаточно актуальна и от которой очень часто зависят судьбы людей. Одним словом, вроде бы акт перехода состоялся. Правда, он ни для кого не имел никакого эстетического значения, кроме как для меня. Для меня акт перехода через доску «Хождение» и был главным эстетическим содержанием акции «Обсуждение», той самой свободной, неожиданной и незаметной пространственно-временной манипуляцией «в зоне какого-то еще неясного ряда новой художественности», о которой я писал в связи с «незаметностью» в части «Мягкая ручка» эссе «ЦЗИ-ЦЗИ». Акт этого перехода имел чисто обыденное значение - человек пошел, там, например, в сортир, или на кухню и т.д., но и ментальное значение. Ведь в ментальном мире все мы, зрители и участники, являемся персонажами, персонифицированными «умными» силами, действующими в определенном иконографическом пространстве. Иконографическое пространство акции «Обсуждение» и оказалось той «высокой « ментальной сферой, которая мерцает на грани обыденного и в которой действуют не один, два, три или ноль персонажей (как это было в предшествующих акциях), а целых девять, то есть множество. Это иконографическое пространство было пространством перцептивных отношений и обыденных действий. Оно возникло как бы в точке пересечения двух противоположных спекулятивных усилий сознания, стремящегося так или иначе определить систему отношений между словом и вещью, а именно усилия десакрализации понятий и усилия сакрализации событий (обыденности). Каждый из девяти предметов, разложенных на белой тряпке, заключал в себе два этих прямо противоположных значения. Например, зажатое двумя досками пальто (рэди-мэйд) и тип его маркировки: на верхней доске надписи: «Категории КД», «Хождение» и «Пальто мужское черное демисезонное (1 шт.)». Здесь диффузия «ментального» и реального очевидна, как и во всех других предметах, если внимательно их рассмотреть. Кроме того, присмотревшись к схеме расположения предметов, мы увидим, что категоризованы и «опредмечены» были практически все составляющие эстетического акта, включая и метаидеологию как направляющую духовной реализации - дао в состоянии покоя ("69") и развития ("Хождение"), причем опредмечены в виде каких-то посылок, «посыльных» предметов, то есть, в сущности, уже не нужных, с которыми авторы готовы расстаться. Здесь представлено и то, где происходит действие ("Демонстрационное поле"), и то, как оно происходит ("Гантельная схема» как аналог буберовскому принципу становления произведения искусства в пространстве между зрителем и автором), и то, в чем оно происходит ("Предмет-рама» - меняющийся эстетическо-стилистический климат: минимализм, «черный» концептуализм, нью-вейв, экспрессионизм, нью-бидермайер и т.д.). Наконец, учтены и моменты «неизвестного» эффекта ("Незаметность") и возможность эстетических неудач ("Транспорт. Эстетическая накладка" - имеется в виду двусмысленность последнего слова). «Документационность» и «фактографичность» представлены «Фотоальбомом». Даже обыденный интерьер (пианино, стол и т.д., не говоря уже о технических средствах - динамик в ряду зрителей - см. схему), в «раму» которого как бы помещены составляющие эстетического акта, и который выступает в этой относительности нагарджуновским «Вторичным - без - первичного», через бидермайеровскую «Перевернутую вазу» и отражающие свет стекла двух «предмет-рам» акций «Юпитер» и «Бочка», включен в общую картину опосредованности и «отсылочности». Так что в самом общем смысле построенное пространство было открыто более серьезной перемене (о чем скажу в конце), неизвестности, чем та, о которой пойдет речь ниже. Но вернемся в скромные рамки текущего момента «разгерметизации» нашего пространства, на реальный горизонт, и обратим внимание, что новый метадемонстрационный слой «предмет-рамы» акции «Обсуждение», его мерцающее пространство (с одной стороны оно все еще иконографическое - иконы отношений и действий, с другой - уже готовое стать обыденно-бытовым и ставшее им в акте перехода через один из его предметов, а именно через предмет «Хождение), построенный из предметов «Категории КД», представляет собой своего рода «крышу», под которой располагаются иконографические пространства последних акций «КД» (включая «Русский мир), а над этой крышей находится то самое искомое нами пространство новой художественности, выход в которое осуществляется через отношение «незаметность», о чем я писал в «ЦЗИ-ЦЗИ». Кроме того, эта художественность новых пространственно-временных манипуляций вводит нас в атмосферу загородных акций КД, что отметил Кабаков в своем выступлении. Получилось так, что мы довольно неожиданным для себя образом организовали в небольшой комнате энергетическое пространство огромного снежного поля. Дело, я думаю, здесь не только в том, что белую тряпку и разложенные на ней предметы можно было рассматривать как модель зимней загородной полевой акции, хотя аналогия напрашивается сама собой. Эта энергетика опять же возникла на мерцании трех уровней значений: эстетического (модель загородного поля, белая тряпка и знакомые всем как бы “опредмеченные” демонстрационные отношения КД типа “незаметность”, “хождения”, “стояния” и т.д.); затем - обыденного (или экзистенциального - чисто “техническая” мотивация моего перехода через доску “Хождение”), и ментального. В ментальном смысле предметы “Категории КД” были расположены на белой тряпке не как на модели загородного зимнего поля, а как на описанном в “ЦЗИ-ЦЗИ” омофоре, который покрывал предметы “Русского мира”. Омофор - суперсакральная категория (подобная лону Авраамову или буддийскому лотосу с отсутствующей на нем фигурой Будды). “Выше” этого суперсакрального уровня в ментальном смысле как бы уже ничего нет, кроме ... зимних шапок, демисезонного пальто, матрасного чехла, гантелей, машин, людей и их бытового поведения во времени и пространстве (сходить в сортир, зайти на кухню что-нибудь съесть, подойти к кому-нибудь поговорить и т.д.- как это и было “между актами” “Обсуждения” - все переходили туда-сюда по доске “Хождение”). То есть “выше”- только сфера функциональной обыденности, не поддающаяся адекватной фиксации ни эстетическими, ни умственными средствами, в виду того, что эти средства, являясь частью этой сферы, при попытках таких фиксаций не могут сделать ее полноценной, абсолютной, так как вынуждены выносить за пределы выстраиваемой ими картины самих себя в дурную бесконечность. Вот эту-то динамическую иконографию (акт хождения по “Хождению”) обыденных отношений и действий мы поместили на белую тряпку - “омофор”. Несколько слов нужно сказать и об инженере Лихте (знакомому нам уже по акции “Перевод”), который незаметным образом участвовал в создании энергетики демонстрационного поля “Обсуждения”, оперируя четырьмя световыми знаками с довольно сложным значением, но с очевидным перевесом суммы этих значений в сферу обыденного, интимного, а не сакрально-ментального. Свет “ментальности” (четыре попарно горящих фонаря из черной коробки ”Перевода”) был приглушен белой тряпкой, которая покрывала и черную коробку, и фонари. А вот два отражения желтого абажура в стеклах партитуры “Юпитера”(над пианино) и экрана-рамы “Бочки” в синем паспарту (над диваном), и, главное, девятый, ничем не маркированный предмет - перевернутая бидермайеровская ваза в виде абажурчика, стоящая на столе и освещенная изнутри тоже желтым светом - вот эти три световых источника-знака и создавали преобладание обыденной энергетики над сакральной, сдерживая ее силовую ментальность, сохраняя ее в состоянии постоянной вибрации, в ускользающем мерцании: то ли ряд абсурдных, ничего не значащих предметов, то ли, действительно, “иконы” действий и отношений в целостном “иконостасе” демонстрационного поля акции “Обсуждение”. Таким образом, полной закрытостью (для зрителей, и самих авторов) всех вышеперечисленных цепей, рядов, планов и элементов в акции “Обсуждение” была поставлена проблема свободы, но не как понятия (в ряду “Категорий КД”), а как чувства освобождения, переживаемого в акте действия. Процесс умопостижения, расшифровки тех закрытых рядов, который был здесь мной проделан - тоже действие. Однако герменевтическая секвенция, изложенная выше, дошла до такой степени сложности и аутичности, когда необходимые усилия эстетического понимания и выражения перешли за грань психического и стилистического комфорта. А ведь в конце концов свобода как чувство и есть желание избежать дискомфорта. В условиях представленной здесь закрытости я вижу способ обнаружения, становления неизвестного (и событийного, и методологического) только в возврате к эстетике реального действия (как это было в акциях 1-го тома “Поездок за город”), а не в дискурсе, не в умопостижении последних акций “КД”, включая и эту акцию. В конечном счете мне кажется, что в дальнейшей работе нам предстоит решать проблему достижения психического согласия с естественным ходом вещей, восстановить нормальную последовательность опыта и рефлексии, сознательно нарушенную нами в серии акций “Перспективы речевого пространства”, в результате чего мы оказались на грани распада коллективного согласия - самой ценной “категории” в эстетике “Коллективных действий”. И однако есть два соображения, которые заставляют рассматривать все вышеизложенное и в оптимистическом свете. Во-первых, это тот факт, что, начиная с “Голосов” и кончая “Обсуждением”, наши зрители все время оказывались перед проблемой, что, собственно, им показывают, искусство или психопатологию? И мнения по этому вопросу всегда разделялись, что свидетельствует о некоторой живости или хотя бы проблемности наших “домашних” акций. Во-вторых, обнадеживающим фактом представляется то, что эстетизация, введение в структуру акции в качестве центрального элемента (т.е. предмета изображения) самого свободного обсуждения не лишает его качества свободы, дистанцированности от происходящего в идеологическом пространстве “КД”, как это обычно случается с “речевыми пространствами обсуждений” на идеологических просторах нашего “закрытого (двоемыслием) города”. октябрь 1985