Ю. ЛЕЙДЕРМАН. ОБ АКЦИИ «ПЕРЕСЕЧЕНИЕ-2»

1-я точка

Темное место между двух холмов, и еще раз на тропинке между двух холмов – черт возьми! Я же почувствовал подсознательно это сходство с акцией "Темное место" – в скромном сиянии подмосковного лета неразборчивые пятна на зеркальце1 или отражения облаков. (Неразборчивые друзья… неразборчивые поступки… Я ничего плохого в жизни не сделал – я же не знал, что эти человеки какие-то… какие-то… вместо того, чтобы толкаться в ребристости, в перистости, они сразу разевают рты наружу. Вместо того чтобы тащится в изможденности, как в некоторых работах … впрочем, для изможденности у них есть другие персонажи: старица Ольга, недавно – Диомид… Вот ведь и мне все говорят: не ложись на траву, не смотри на небо – умрешь со скуки, и так тяжело будет потом пылесоситься, убираться…) Но самое главное, конечно, была эта золотая перистость с обратной стороны оправы, в мелких рубчиках однородность изнанки – безразличная к ликам друзей, к толканию локтями – соприродная всегда неразборчивому зеркалу, соприглядная сиянию лета. (Наш старенький, добрый, скромненький русский павлин, финист ясный сокол – он никого не будет упрекать, заклевывать криками – он только прилетит в светелку, все переведет в неразборчивую перистость, нежаркое лето).

 

2-я точка

Марш-бросок на дерево, как всегда, с тихой постыдной ловкостью, как ебля – максимум физических усилий для самого преходящего результата, чисто эстетического. Плывешь по реке, делаешь ебля № 113 (в кружке) – ну что уж тут скажешь, самый чистый, аподиктический результат. Ебутся все, но человечество это не затрагивает.

А етцли Бог потом? А етцли дождь, и снег, и ветер? Да ничего не будет – знак останется на месте, как самый чистый эстетический резалт. Зеленый результат.

 

3-я точка

А это уже дело слаженное было, ладушки-ладушки – всё перевешивали, как живописцы-подмастерья, отходили вбок, присматривались, хотели поровнее, пересчитывали прутья.

Там моя собственная фотография была, на кладбище, у стелы "Тишина МГ", что, впрочем, так и так "могильная тишина". На этом коллаже я будто вылезаю из какого-то снега, озера – уже не легкий, перистый Финист, которому любого поебать, но тяжелая дева Февронья прет из своего Китежа-пирога.

 

4-я точка

Ну это был самый пиздец – или, как сейчас говорят, пипец. Очень интересно, такого еще не было. Дважды мочил тряпку в болоте, добиваясь полной черноты. Черный пипец-нарост поверх павлина, на стволе. Тут, кстати, опять появляется МГ, поскольку именно С.А. любил называть А.М. "черным павлином московского концептуализма". Ну и Капитон появляется – такой же по форме, но красный нарост сотворил А.М. во время нашего "капитонского" выезда на Киевогорское поле.

 

точка несуществующая

Шли по дороге и полем, вышли на улицу. Старую улицу, тенистую – стоят особняки в стиле русского модерна, индивидуальные архитектурные проекты. Подходим к одному из них, у входа на завалинке сидит охранник – нам с ним обязательно надо было подраться. Долго вызывали мы его на бой, пытались раздразнить, наконец, удалось – мы с ним подрались. Души дьявольские, метель, соловей, Дарья Жукова, дева Февронья – всё приручили мы, перья по закоулочкам, когда подрались с привратником.

 

5-я точка

Разъяснения и раздача сувениров. Я же здесь представляю себе некий узорчатый плат – черно-красный, что ли. На нем вышита супрематическая композиция: узкий длинный белый клин, исходящий от овала-озерца с надписью "КД" и направленный острием к надписи "Диомид". Слева по ходу и ближе к началу нашито озерцо "МГ", прямо на клине, ближе к концу – озерцо "Капитон". С обратной стороны узорчатого плата я пришпилил бы мои описания четырех предыдущих точек. А на отдельной грамоте, завернутой в этот самый плат, я бы начертал послание, начинающееся в истинно греческом стиле "Капитон – Диомиду. Владыко Диомид, …" – и здесь бы я задумался.

Но можно вместо этого представить себе и театральный монолог – например, такой:

 

 

Сцена

 

На сцене раз за разом появляется автор, перетаскивающий какие-то мешки и связки книг:

 

Наш коллектив пруда рассеян

по стульям с красной спинкой и черной спинкой,

мы – звездное порождение социализма,

слонов раздача и уход

(живет над нами идиот – бурчит, бормочет,

бьет по клавишам всю ночь –

пора менять квартиру).

Казалось каждому из нас,

что он пантера –

в муаровых разводах спинка и медвяных,

а оказалось – лишь фатера нас гложет,

разлипшая в дождях фанера.

Где тот комод,

где мореход, что на верблюда взгромоздился,

где душ Шарко, электрошок в дыхании позднего брежневизма,

где тот фиалковый поток, что мы подругам на колени

все опускали и сгибали в шамбальских ленточках его?

Пришел черед менять копье:

колпак на хуй – колпак крестовский…

– А колпачишко?

– Как Лейбовский, уехал в Польшу…

– И там он пляшет, там пирует?

– Ну, надо думать, Тадеушем…

хоть нам-то что: икрой лягушьей мы продолжаем жить в пруду,

мы порожденье социализма,

мы были звездной – стали спинкой

(на спинках черных – те в кино, на западе –

забыли сами, что смотрят фильмы:

на заставе роятся рыцари Тартари;

на спинках красных – те на солнце,

им Дарья Жукова оконце и ленинград как вертоград).

Но вот меняем мы фатеру,

порхнем павлином в Анадырь

чтоб жевануть махровый криль

и Нила Сорского зачатье отнаблюдать,

потрогать пальцем вторые, третия печати –

к тебе, владыко Диомид, мы обращаем панталык.

Здесь Капитон по струнке смирно,

разлив КД и тишина ушедшего МГ –

все те, которые еще вчера автономирно…

…………………………………………

 

(здесь все равно надо задуматься)

​

1 Там, оказывается, и не было никакого зеркальца – просто черная бумажка под стеклом.