КД. 131. РАССКАЗ ЗРИТЕЛЯ. Андрей Кузькин

Об акции рассказала Маша Сумнина, и так получилось, что меня позвали.

Я первый раз присутствовал на акции КД. Где-то год назад Маша тоже звала меня, но я в день акции стал рисовать одну картинку, и так увлекся, что обо всём забыл.

Я приехал на место на машине вместе с Мишей и Машей. Уже потом отметил, что по дороге обратил внимание на номер, то ли на доме, то ли еще где-то - "31" и стал думать о его значении, пробовал проанализировать его по своей системе ТЭВЧ (Теория Эмоционального Восприятия Чисел) Но ничего особо интересного не получалось и я бросил. В моей системе "3" это материя, типа "трения" у Хлебникова, а 1 это "я" то есть "эго", получается какое-то "трение эго", где трение, то есть "материя" превалирует, что-ли. По дороге встретили подругу Маши, Шуру, она тоже поехала с нами. Маша была слегка рассредоточена. Пока ждали Шуру на стоянке у шоссе, машина непроизвольно покатилась и чуть не врезалась в забор, затем в одном месте проехали на красный свет.

Получается, что я как будто жалуюсь, но я просто отмечаю какие-то вещи.

Приехали на место.

Вылез.

Первое и пожалуй самое сильное впечатление - запах леса в начале осени и приятный солнечный свет. В детстве я с дедом много времени проводил в лесу загородом, да и сейчас люблю лесные прогулки... Лес тут смешанный, классическая картина, вдоль поля березы, а глубже всё подряд - елки, осины, ольха...

Закурил - сразу запаха не стало.

Народ толпился у машин, вытаскивали необходимые вещи, мешки с едой и тд.

Мне поручили нести две картины в рамках под стеклом. Они были повернуты лицом друг к другу и подглядывать я не стал, хоть и было немного любопытно. Хочу отметить, что нести их было очень удобно, потому что к ним были прибиты две петельки из сиреневого шнурка. Панитков, которого мне почему-то все время хочется назвать Ромашкой, (хотя я знаю, что это Панитков, правда, как выглядит Ромашко, не помню), видимо, потому, что он высокий и напоминает этот цветок, на протяжении всей акции был занят сбором грибов и нашел их довольно много и, в основном, белые. Мне тоже хотелось поискать грибы, но я стеснялся.

В общем, мы отошли от поля в лес метров на 100-200 по тропинке, а затем свернули в чащу. /подумал, что любой рассказ идеализирует ситуацию, хочется писать "как же хорошо там было", да и читатель ждет примерно этого. Видимо, это устройство нашего сознания - идеализировать прошлое - сохранять самое хорошее, вытирать плохое или никакое. Так, например, практически весь школьный период моей жизни почти напрочь стерт из памяти/. Конечно, основной вопрос, нужно ли пытаться быть объективным в рассказе, и возможно ли это? Хочу просто сказать, что ничего такого идеального в этом не было на самом деле. То есть всё было "ну так", как всегда, немного то, немного это...

Значит, мы вошли в чащу. По дороге Монастырский втыкал в некоторые деревья разноцветные кнопки с пластиковой головкой - делал метки.

В небольшой ямке между елок нашли ржавую черепаху, которую воткнули сюда в 2005-ом году, а в 1997-ом где-то тут была зарыта библиотека КД. В этот раз черепаху нужно вырыть и перенести в другое место. Такова задумка автора.

Прежде, чем начать отрывать штырь с черепахой, решили посмотреть на красную намотку на одном из деревьев, оставшуюся от предыдущей акции. Вокруг этого места страшный бурелом, приходится перешагивать и перелезать через поваленные деревья. Монастырский говорит, что в прошлый раз этого не было, хотя кажется, что деревья упали давно, они подгнившие и местами во мху.

Красная намотка приоткрыта, под ней портрет в рамке 15х20 под стеклом (стекло разбито), какого-то композитора, соратника Шенберга, фамилию забыл (Веллес – прим. АМ), с подписью про то, что " они зажали меня в каком-то зассаном углу..." В общем атмосфера довольно жуткая. Монастырский говорит, что портрет не взяли, потому что подумали, что тут была какая-то этническая разборка, и может кого-то убили... В общем перед глазами такая стоит живопись, по цветам типа Грюневальда - черное зеленое красное, вихрь из поваленных гнилых деревьев во мху, а посередине кроваво красное пятно с портретом внутри и текстом про какое-то насилие. Что-то романтично- барочно - театральное. Оперы еще какие-то вспоминаются.

Возвращаемся к черепахе. Начинаем рыть. Лопата, которой роем, 1916 года выпуска, на ней выбит этот год, саперная, по всей видимости немецкая. Миша говорит, что ее принес его дедушка после войны (первая мировая? или вторая? Когда рыл, думал всё время что "первая", а теперь засомневался, "первая" это же 14-год). Сначала роют девушки, потом берусь я. Сначала рою с интересом, потому что думаю, что под штырем зарыты книги. Потом Монастырский говорит, что это только знак, а книги где-то вокруг, и отрывать их не надо. Интерес сразу ослабевает. Отдаю опять лопату Машке, она все время говорит "дай покапать". Маша с Шурой роют. Штырь никак не выдергивается. Черепаху уже сняли, она оказалась вставлена на более тонкой и короткой ножке внутрь металлического квадратного профиля, который уже вбит в землю основательно. Монастырский начинает рассуждать, что он такого не помнит, что штырь с черепахой был цельный, что это кто-то здесь все поменял. Предполагает совершенно фантастическую версию, что это местные школьники - пионеры (почему пионеры?), найдя случайно это место, испытали мистический трепет и решили улучшить конструкцию черепахи, чтобы она дольше тут проторчала. Отрывается какой-то кусок фольги и осколки, что-то про них вспоминают, что, да, их клали, еще кто-то руку порезал. Наконец штырь выдергивается. От него посередине круглой ямы сантиметров в 40 глубиной остается аккуратная квадратная дырочка. В дырочку вставляется короткий кусок алюминиевой трубки, который тоже был обнаружен в процессе раскопок. Нас с Мишей фотографируют в героических позах со штырем и лопатой.

Ромашка-Панитков все это время ищет грибы на опушке леса.

Начинаем перенос черепахи на юг. Монастырский идет впереди и несет черепаху и штырь, я несу по-прежнему картины. В какой-то момент Монастырский предлагает понести мне штырь, я соглашаюсь. Недолго несу штырь, но он холодный, ржавый и грязный и нести его неприятно, могильный холод какой-то от него исходит, семь лет в земле проторчал все-таки и я предлагаю понести его Маше. Маша соглашается. И скептически говорит что "я отказываюсь нести штырь КД". Я ничего не отвечаю.

Идем дальше. Сначала двигаемся по грунтовой дороге вглубь леса, затем сворачиваем без дороги направо в лес. Двигаемся по лесу. Народ растягивается. Панитков отстает больше всех их из-за поиска грибов. Минут через 15 - 20 выходим на просеку, точнее вырубку под ЛЭПом (по Монастырскому "аллея Хайдеггера"), перелезаем через канаву и оказываемся на месте.

Это сухой (в других местах здесь довольно сыро) пригорок, на котором растут две большие березы метрах в трех друг от друга. Тут светло и приятно. Ждем, когда подтянется весь народ. Монастырский призывает Паниткова отвлечься от сбора грибов.

Между березами, ровно посередине, Панитков вбивает штырь, в который вставляется черепаха. Идут рассуждения, достаточно ли хорошо он вбит, на достаточную ли глубину, не возможно ли его выдернуть. После в березы вворачиваются два крючка на уровне поднятой руки, правда, уровень поднятой руки Монастырского и Паниткова разительно отличается, и это мешает по началу выверить одинаковое расстояние от земли. Выбирается уровень поднятой руки Монастырского. С удивлением обращаю внимание, что Монастырский, пытаясь вбить крючок в березу, начинает бить острой стороной молотка (неужели никогда раньше ничего не прибивал?) Все говорят о том, чтобы он перевернул молоток.

На крючки за петельки из сиреневых шнурков вешаются картины, которые я нес. Это оказываются два цветных фотопортрета космонавтов, один немец и один американец. Монастырский сообщает, что это 131 акция КД, и что немец - это 131 космонавт из общего списка космонавтов планеты земля, а американец - 131 космонавт из американского списка космонавтов. В России космонавтов меньше, чем 131, (на тот момент 113 – прим. АМ), поэтому русских тут нет.

Все выстраиваются между берез, под космонавтами и фотографируются. После портреты снимаются и Маша аккуратно заворачивает каждый портрет в сиреневую материю, скрепляя ее модными английскими булавками с пластиковой белой застежкой.

Все предыдущее действие с развеской портретов меня как-то не трогало, однако это заворачивание, стало навевать опять какие-то могильно-погребальные ассоциации. Спеленывание. То есть я мысленно попрощался с этими веселыми улыбающимися парнями на портретах, подумал, что я больше никогда их не увижу. Я испытывал тоже, что испытываешь на похоронах, стоя перед гробом, который вот-вот опустят в землю.

Миша тут же сказал о каких-то подобных ассоциациях, что будто бы они тут умерли, и я порадовался тому, что не одинок в своих чувствованиях. Монастырский же сказал, что они тут упали с неба.

После портреты уже в запеленутом виде были повешены на прежние места. Все опять сфотографировались под ними.

После достали еду и стали есть и выпивать. Все расслабились. Пили дорогой вкусный коньяк, ели бутерброды с сыром и колбасой. Где-то посередине пикника Монастырский вспомнил, что забыли повесить этикетки на портреты, что и было проделано. Вниз каждого портрета приклеили бирки с надписью "TAKE ONE" и "TAKE TWO" соответственно. Монастырский объяснил, что это обращение к случайному зрителю. Что, так как портреты все равно заберут, то пусть знают, что брать можно. Он был явно доволен. Много фотографировался. А потом позвонил Макаревичу и Елагиной в Германию (в Черногорию – прим. АМ) и сообщил в двух словах о том, что тут происходит.

Коньяк быстро выпили, и Монастырский стал всем предлагать пиво, но после коньяка пиво никто не хотел. Мне тоже не очень хотелось пиво, но коньяка было мало и я согласился. Закончив с едой и выпивкой, все двинулись в обратный путь. Миша стал всех спрашивать, что бы они делали, если бы здесь вдруг появилась цепь немцев с собаками. Имело бы смысл лезть на дерево или прятаться в кустах? Я сказал, что я бы просто побежал, добежал бы до деревни и спрятался в доме или сарае. Мы довольно быстро вышли на поле и пошли полем. Тем временем солнце скрылось за тучи и подул сильный ветер, стало прохладно. Монастырский с компанией своих друзей сели в машину и уехали. Мы же с Мишей, Машей и Шурой остались. Я хотел, пользуясь случаем, отснять еще один сюжет для своего фильма "Явление природы или 99 пейзажей с деревом", но это уже другая история.

На обратном пути в Москву мы остановились у придорожного кафе, где вся компания Монастырского дружно выпивала и закусывала. Там нам была вручена факторграфия акции. Это была двусторонняя заламинированная карточка с кадром из какого-то фильма, название забыл. На переднем плане этого кадра на нас идет человек вдоль берега моря, за ним же видна большая лодка, стоящая у берега. Наверное, она собирается отплывать. Вся лодка заполнена какими-то аборигенами. По бокам карточки с помощью иголки выдавлено КД 131.