Акция КД "Рассказы участников".

Белое и красное. Рассказ Т. Антошиной

Это было ранней весной 1997 года. Мы ждали наступления тепла в Москве в конце марта, но было пасмурно и холодно, как осенью. На акцию КД я тоже собиралась не без внутреннего оцепенения: мои друзья предупредили, чтобы я не рассчитывала поглазеть на какое-нибудь невероятное зрелище, да и вспомнилось вычитанное где-то у В. Некрасова замечание, будто бы во время акции он ощущал неизменно чувство неловкости и неуместности. Итак, я была искренне готова к разочарованию.

Акция состоялась 24 марта. Алексей Тобашов, я и Маша Чуйкова встретились с Сергеем Ануфриевым в метро ВДНХ ровно в 12 часов. На трамвайной остановке дул пронизывающий ветер. Мы поехали в трамвае. У Алёши болело горло и он угощал разговорчивую кондукторшу леденцами «холлз». По мере приближения к назначенному месту за окнами проплывали хмурые и незнакомые картины. Наконец, мелькнула табличка: «Заповедник "Лосиный остров"».

На самом деле, эти места были не совсем незнакомыми — я здесь уже была лет шесть назад, когда О. Кулик предложил мне сделать работу для выставки А. Монастырского "Окрестности галереи Риджина". Он сказал: "Там есть галерея, кладбище, завод "Красный богатырь", где делают калоши, окрестные дома, трамвайная линия. Ты могла бы сделать в керамике план всей местности или какой-нибудь фрагмент". Я пошла смотреть окрестности: галерея и ближние дома не произвели впечатления — обычные современные высотки с чистенькой белой галереей в одной из них. Идея привезти сюда траву мне показалась гениальной. Дальние окрестности были куда более привлекательными — там росли старые тополя у дороги, ходил обшарпанный трамвай, на остановке — какая-то небольшая площадь с деревянными заборами. За забором виднелся "Красный богатырь". Мне сразу понравился и сам заросший травой завод, и то, что он находится в пойме реки Яуза. Я встала на бетонную плиту, чтобы получше видеть его, и сделала несколько набросков. Объект мне тут же хорошо представился: слеплю его белым, как из бумаги, и чтобы слои почвы передавали рисунок поймы реки. С детства я любила смотреть из окна поезда на придорожные заводы — очень часто они казались какими-то аптечными, почти стерильными от того, что были покрыты ровным слоем белой пыли. Мне думалось, что в этих маленьких милых заводиках (они такими выглядели от расстояния и скорости) происходит что-то непонятное, страшное, похожее на смерть, и это притягивало моё детское любопытство.

"Красный богатырь", его территория смотрелись живописно, и то, что на заводе делают калоши, нисколько не лишало его таинственности, ведь мне так и не пришлось побывать внутри. Я ушла домой и в тот же день перенесла некоторые рисунки на гипс — процарапала будущий рельеф. Через пару дней приехал С. Карпухин (это мой старый приятель. Мы вместе учились в институте) с ведром канаковского фаянса и началась работа. У меня не было мастерской, и поэтому я стала лепить заводик прямо в моей однокомнатной квартире в Братееве которую тогда снимала: отливала на гипсе тонкие пласты с рельефным рисунком, вырезала нужную форму и склеивала части между собой. Карпухин мне помогал. В моей квартире все покрылось белой пылью от гипса и глины, не хуже, чем на заводе. По ночам я вставала к своему "питомцу", чтобы накрыть его целлофаном, или, наоборот, приоткрыть, закрашивала тонкой кисточкой жидким фаянсом белым по белому мелкие трещины. После первого обжига и глазуровки я уехала в Сибирь к родителям, а получали готовый объект уже без меня. Не помню, какой это был месяц, кажется август, в печальных и пыльных тополях, с трамвайчиками и серым забором на площади. Кажется, там были еще вороны, а до кладбища я тогда так и не дошла.

Но это было давно. Тогда здесь было очень много белого — не в увиденной мною реальности, а в моей работе и воображении. А 24 марта 1997 года я оказалась на совершенно белом, как бумага, поле, вернее горе, покрытой снегом чистейшей белизны. Кроме тех, с кем я пришла, были Андрей Монастырский (он порезался до крови листом бумаги), Е. Елагина и И. Макаревич, Перцы, Ю. Лейдерман, С. Летов, арткритик М. Сидлин и некоторые другие, кого я в то время еще не знала. Участники акции КД стали на мгновение буквами и должны были сложиться в слова, но выстроились на горе беспорядочно. Фраза напоминала мне что-то из хакасского языка:

"Чахсы, хорошо, много нас на марше,

Чахсы, хорошо, помогаем старшим," —

довольно глупо мне вспомнились строчки из детского стихотворения хакасского поэта. В детстве мне приходилось слышать немало стихов, в том числе хакасских, а иногда алтайских и тувинских поэтов — мой отец вел литобъединение и писал монографию о литературе южносибирских народов. Позднее я узнала, что в этом же месте — окрестностях "Риджины" и "Лосиного острова" находится библиотека бывшего СССР. Наверняка там есть произведения знакомых авторов — интересно было бы посмотреть.

Однако вернемся к акции. Участники, как положено буквам, не проявляли никакой инициативы — приятно было сознавать, что этого и не требовалось, тем более, что окружающая природа располагала к покою. К счастью, и общение с людьми было явно необязательным и необременительным. В то же время, по крайней мере два человека были активно деятельны: С. Ануфриев — он наблюдал со стороны с фотоаппаратом в руках, и А. Монастырский, который расставил всех по порядку. Моя буква "Ы" оказалась на своем месте. Акционисты установили свои таблички в снегу и перестали быть буквами, спустились вниз. На горе осталась фраза: "Рассказы участников".

И вот я пишу мой рассказ. В "Лосином острове" незаметно наступил яркий юоновский март: солнце начинало пригревать, а снег поражал чистотой и ощущением, что вот-вот растает — скоро весна, кажется, пахло весной и даже пели птицы.

Участники акции расходились по домам и казались совсем маленькими грустными лосями на сверкающем белизной поле. Вместе с Ануфриевым, Летовым и Машей, мы заскочили в трамвай и поехали к нам домой, на этот раз — через Сокольники. Обратная дорога вообще была другой — мои спутники оживленно беседовали, их глаза блестели. У меня в волосах горели флюорисцентным светом большие скрепки. Я вспомнила, что прочла у Кастанеды, будто бы, если ты чувствуешь такой непередаваемо приятный нежный запах свежести и весны, значит, ты стоишь в месте силы: нужно остановиться и постоять. А я поздно спохватилась. Сергей Летов мне ответил: "На самом деле все намного проще. Моя мама психолог и я знаю: в мозгу центры удовольствия и обаняния расположены рядом. Испытывая удовольствие, ты думаешь, что чувствуешь запах...". Маша Чуйкова сказала: «Это были мои духи».

Потом мы обедали у нас: с Летовым, Ануфриевым и Машей. Было просто, но празднично, — Алеша накрыл стол белой скатертью. Мы беседовали о цветущей Италии, пили красное вино (оно пьянило) и в мою северную комнату уже упало солнце.

 

Если бы я была драматургом или писательницей, то написала бы пьесу, в которой были бы: — бесконечная белизна пустого космоса;

— белая галерея «Риджина» и белый завод «Красный богатырь»;

— белое поле-гора — «Лосиный остров»;

— настоящая белая бумага (месть) и кровь (жертвоприношение);

— белая скатерть, весна, красное вино и персонажи-люди.